Неточные совпадения
И он старался вспомнить ее такою, какою она была тогда, когда он в первый раз встретил ее тоже на
станции, таинственною, прелестной, любящею, ищущею и дающею счастье, а не жестоко-мстительною, какою она вспоминалась ему в
последнюю минуту. Он старался вспоминать лучшие минуты с нею; но эти минуты были навсегда отравлены. Он помнил ее только торжествующую, свершившуюся угрозу никому ненужного, но неизгладимого раскаяния. Он перестал чувствовать боль зуба, и рыдания искривили его лицо.
На другой стороне я нашел свежих лошадей и быстро помчался по отличной дороге, то есть гладкой луговине, но без колей: это еще была
последняя верховая
станция.
Но погода стала портиться: подул холодок, когда мы в темноте пристали к
станции и у пылавшего костра застали якутов и русских мужиков и баб;
последние очень красивы, особенно одна девушка, лет шестнадцати.
— Да так… не выдержал характера: нужно было забастовать, а я все добивал до сотни тысяч, ну и продул все. Ведь раз совсем поехал из Ирбита, повез с собой девяносто тысяч с лишком, поехали меня провожать, да с первой же
станции и заворотили назад… Нарвался на какого-то артиста. Ну, он меня и раздел до
последней нитки. Удивительно счастливо играет бестия…
За этот день мы так устали, как не уставали за все время путешествия. Люди растянулись и шли вразброд. До железной дороги оставалось 2 км, но это небольшое расстояние далось нам хуже 20 в начале путешествия. Собрав
последние остатки сил, мы потащились к
станции, но, не дойдя до нее каких-нибудь 200–300 шагов, сели отдыхать на шпалы. Проходившие мимо рабочие удивились тому, что мы отдыхаем так близко от
станции. Один мастеровой даже пошутил.
В трех верстах от
станции *** стало накрапывать, и через минуту проливной дождь вымочил меня до
последней нитки.
На рассвете 8 мая мы были на
последней ямской
станции перед Москвой.
Мост исчез, исчезли позади и сосны Врангелевки,
последние грани того мирка, в котором я жил до сих пор. Впереди развертывался простор, неведомый и заманчивый. Солнце было еще высоко, когда мы подъехали к первой
станции, палевому зданию с красной крышей и готической архитектурой.
Я видел вас с парома на
последнем перевозе, как вы подъезжали к
станции, и не имел никакой возможности еще раз обнять вас на разлуку.
Дом занимаем порядочный, вдовы Бронниковой, которая позволяет нам на свой счет делать всевозможные поправки, и за это позволение берет 250 рублей в год. Наружность нечто вроде
станции в России, но расположение удобно. Для нас ничего лучшего не нужно. Каждому можно быть у себя, и есть место, где можно быть вместе. [В доме Бронникова Пущин жил вместе с Е. П. Оболенским — до женитьбы
последнего на В. С. Барановой.] Не перехожу сегодня на другую страницу. Время обедать.
Заозерный завод в маршруте служил
последней сухопутной
станцией, дальше путь к Рассыпному Камню лежал по озеру — на заводском пароходе.
Проходило восемь минут. Звенел звонок, свистел паровоз, и сияющий поезд отходил от
станции. Торопливо тушились огни на перроне и в буфете. Сразу наступали темные будни. И Ромашов всегда подолгу с тихой, мечтательной грустью следил за красным фонариком, который плавно раскачивался, сзади
последнего вагона, уходя во мрак ночи и становясь едва заметной искоркой.
Чувство это в продолжение 3-месячного странствования по
станциям, на которых почти везде надо было ждать и встречать едущих из Севастополя офицеров, с ужасными рассказами, постоянно увеличивалось и наконец довело до того бедного офицера, что из героя, готового на самые отчаянные предприятия, каким он воображал себя в П., в Дуванкòй он был жалким трусом и, съехавшись месяц тому назад с молодежью, едущей из корпуса, он старался ехать как можно тише, считая эти дни
последними в своей жизни, на каждой
станции разбирал кровать, погребец, составлял партию в преферанс, на жалобную книгу смотрел как на препровождение времени и радовался, когда лошадей ему не давали.
Всю ночь громыхали по булыжным мостовым длинные обозы отходников, заменявших тогда канализацию, но и с перенесением из Анненгофской рощи свалки нечистот к Сортировочной
станции Московско-Казанской железной дороги все-таки еще в нее сливались нечистоты, и название «Анненгофская роща» было только в указателях Москвы и официальных сообщениях, — в народе ее знали испокон века и до
последних дней только под одним названием: «Говенная роща!»
Последние минуты расставания были особенно тяжелы для нее. По обыкновению, прощание происходило на первой от города
станции, куда собрались самые преданные, чтобы проводить в дальнейший путь добрейшего из помпадуров. Закусили, выпили, поплакали; советник Проходимцев даже до того обмочился слезами, что старый помпадур только махнул рукою и сказал...
На каждой
станции он слышит сетования и пожелания; смотритель ахает, ямщик старается прокатить на славу… в
последний раз!..
На
станции Гудаут я познакомился с двумя грузинами, гимназистами
последнего класса тифлисской гимназии.
Потянулся бесконечный заборчик, потом опять канава, и, как темная пахучая шапка, надвинулся на голову лес и погасил остатки света. За деревьями, как
последнее воспоминание о происшедшем, замелькали в грохоте колес освещенные оконца пассажирского поезда и ушли к
станции.
Во-первых, пусто, потому что домашний персонал имеется только самый необходимый; во-вторых, неудовлетворительно по части питья и еды, потому что полезные домашние животные упразднены, дикие, вследствие истребления лесов, эмигрировали, караси в пруде выловлены, да и хорошего печеного хлеба, пожалуй, нельзя достать; в-третьих, плохо и по части газетной пищи, ежели Заманиловка, по очень счастливому случаю, не расположена вблизи
станции железной дороги (это было в особенности чувствительно во время
последней войны); в-четвертых, не особенно весело и по части соседей, ибо ежели таковые и есть, то разносолов у них не полагается, да и ездить по соседям, признаться, не в чем, так как каретные сараи опустели, а бывшие заводские жеребцы перевелись; в-пятых, наконец, в каждой Заманиловке культурный человек непременно встречается с вопросом о бешеных собаках.
Я поцеловал в
последний раз, пожал руку, и мы расстались — навсегда. Поезд уже шел. Я сел в соседнем купе, — оно было пусто, — и до первой
станции сидел тут и плакал. Потом пошел к себе в Софьино пешком…
Во всю
последнюю путину Жозеф не покидал своего угла и показался Глафире лишь в Эйдкунене, у таможенного прилавка, но затем, переехав русскую границу, он начал ей досаждать на каждой
станции, подбегая к окну ее вагона и прося ее «серьезно» сказать ему: имеет ли она средство спасти его?
Глафира оставалась на платформе
станции до
последней минуты, и потом, дав кондуктору в руку талер, ехала стоя на площадке у двери вагона.
— Нет. А что такое? (
Последние газеты были только что привезены со
станции, и я их еще не просматривал.)
Последняя устроена по ходатайству читинцев, которые лишены были
станции в городе, несмотря на то, что дорога идёт почти городом Читой.
В
последний вечер моего пребывания в Мукдене любопытная встреча на
станции с девицей-разведчиком Елизаветой Смолка.
Последнюю египетскую папиросу он выкурил на
станции Колпино.
Последние едут до
станции Тайга, откуда идёт ветвь на Томск, или до Иркутска.
Вернувшийся со
станции дядя Михей, отвозивший Эразма Эразмовича Строева, сообщил, что по дороге они не нагнали Настасьи Лукьяновны и не застали ее на
станции.
Последнее обстоятельство, впрочем, дядя Михей несколько объяснил тем, что к приезду их с гостем на вокзал, только что ушел поезд.
Однажды между
станциями Удельной и Ланской, вблизи
последней, поезд, в котором ехал Караулов, вдруг остановился.
Он произнес эту тираду с горячностью искреннего убеждения, и когда глаза его встретились с глазами графини Конкордии, он заметил на
последних выступившие слезы, а взгляд этих чудных глаз напомнил ему взгляд, обращенный ею на него на
станции под Киевом при расставании.
За
последние две недели таких нападений на
станции было два, но оба отражены без потерь в людях с нашей стороны.
Станция железной дороги была всего в двух верстах от Облонского, лесом же еще ближе. Бобров избрал
последнюю дорогу и пошел пешком, с одной дорожной сумкой через плечо. Его вещи должны были прибыть в Москву на следующий день.
В этом месте берег Байкала образует очень тонкий мыс, и рабочие ещё при производстве разведок дороги назвали её «тонкой», делая ударение на
последнем слоге, а отсюда произошло название пристани и первой
станции «Танхой».
Пароход и баржа шли без всяких приключений. Наступил восьмой день плавания. Причалили к
последней перед Томском
станции — Нарыму. Нарым — это маленький заштатный городишко Томской губернии. Он лежит в котловине, в полуверсте от берега реки Томи. С реки его трудно было бы и заметить, если бы колокольни двух церквей, да деревянная полицейская каланча не обличали его существования.
Сборы Суворова были недолги. Он выехал вместе с племянником, и
последний расстался с ним на первой
станции и ускакал вперед с курьерской подорожной.
К ней постучались на
станции, где
последний буфет. Лакей-татарин ей принес чаю, — прислал его Александр Ильич.
Я говорю о тех вагонах классных и товарных, которые стояли в разных пунктах обширного близ
станции железнодорожного полотна, и в которых жили приезжие офицеры, иностранные агенты, помещалась столовая для
последних, а в товарных вагонах находились разного рода небольшие склады, типография, где печатался «Вестник Маньчжурской Армии», вагон командующего армией, вагон его канцелярии и типографии поднесённой ему петербургской фирмой Леман.
Наконец в
последних числах сентября, рано утром, по селу сперва проехал шагом экипаж, посланный встретить «молодого отслужившего барчука» на ближайшую
станцию железной дороги.
Последняя, между тем, сбросив с себя платки и салоп, прошла прямо в гостиную и тут тотчас же немедля рассказала во всех подробностях встречу свою с Марьей Валерьяновной на почтовой
станции, рассказ жены смотрителя и положение больной, почти умирающей женщины.
Затем Аракчеев уехал, приказав на
станции не говорить капитану, с кем он беседовал; с
последним же он простился по-приятельски, посоветовал, чтобы он, по приезде в Петербург, шел прямо к графу Аракчееву, которого уже он предупредит об этом через своего хорошего знакомого, графского камердинера, и постарается замолвить через того же камердинера в пользу его перед графом словцо.
Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону притяжения обратно квадратам расстояний), он думал о своем доме; на
последней перед Отрадным
станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
Друзья надели шляпы и пошли в таверну, где собрались их другие товарищи, и всю ночь шло пированье, а на другой день Пика усадили в почтовую карету и проводили опять до той же
станции, до которой провожали Фебуфиса. Карета умчалась, и Пик под звук почтальонского рожка прокричал друзьям
последнее обещание: «писать все и обо всем», но сдержал свое обещание только отчасти, и то в течение очень непродолжительного времени.